В чем же мораль сей басни?
Что это, очередная попытка
запугать Адам Адамыча мрачными перспективами, которыми будто бы чревато
развитие кибернетики, предпринятая злокозненным врагом кибернетического
прогресса?
Очевидно, нет, ибо, во-первых, автор этих строк всецело за
кибернетический, как, впрочем, и любой другой, прогресс, а во-вторых, можно
было бы, наверное, измыслить кошмар и покошмарнее, хотя и нелегко состязаться
здесь с десятками талантливых писателей-фантастов, усердно разрабатывающих в
последние годы подобный сюжет. Дело, впрочем, вовсе даже и не в кибернетике.
Известная фантастическая драма Карела Чапека «РУР», по ходу действия которой
армия бездушных «роботов» поднимает восстание против человечества и одерживает
над ним полную победу, была написана задолго до того, как мир вообще услышал
про кибернетику. А еще раньше поэт М. Волошин написал такие строки:[29]
Как нет изобретателя, который,
Чертя машину, ею не мечтал
Облагодетельствовать человека,
Так нет машины, не принесшей в мир
Тягчайшей нищеты
И новых видов рабства...
Односторонняя оценка машины поэтом не случайна. Ведь горький
опыт давно – и до, и независимо от всякой кибернетики – научил людей, что любое
гениальное открытие, любое изобретение и техническое новшество могут быть
одинаково успешно использованы и на благо человеку, и во вред ему.
«Открытие цепных атомных реакций, – писал Альберт Эйнштейн,
– так же мало грозит человечеству уничтожением, как изобретение спичек; нужно
только сделать все для устранения возможности злоупотребления этим средством...
Освобождение атомной энергии не создает новой проблемы, но делает более
настоятельным разрешение старой проблемы». То же самое можно повторить и по
отношению к кибернетике. Так что страхи перед опасностями, которыми грозит
человеку «машина», обязаны своим возникновением вовсе не кибернетике как
таковой. Кибернетическая техника в этом отношении ровно ничем не отличается от
любой другой техники, и даже просто от привязанного к палке булыжника, с
помощью которого наши малоразвитые предки могли одинаково хорошо и добывать
себе пропитание, и проламывать череп ближнему.
Поэтому вовсе не «влияние некоторых фантастических
сочинений» порождает у людей опасения перед возможными последствиями развития
техники и вовсе не «бессмысленная психологическая рутина» мешает им предаваться
розовому оптимизму по поводу обещаний осчастливить мир изобретением[30] машины
умнее и сильнее любого живого человека. У таких опасений куда более резонные
основания. Просто-напросто люди, живущие на нашей грешной земле, понимают, что
кроме добрых намерений изобретателей существует еще и упрямая действительность
– реальное человеческое общество (социалистическая и капиталистическая системы
с их противоположными интересами и устремлениями), вынужденное решать вполне
реальные, а не фантастические проблемы.
Речь, следовательно, идет вовсе не о том, чтобы запугивать
людей грядущими кибернетическими или какими-нибудь еще техническими чудищами, и
не о том, что может, а чего не может кибернетика. Допустим, что она может
сделать все, чего мы от нее пожелаем получить. Тем более важно подумать и как
можно точнее сформулировать, чего именно мы от нее хотим, чтобы потом не рвать
на себе волосы и не говорить, что нас неправильно поняли.
И постараемся по мере сил оставаться на почве твердо
установленных фактов, избегая рассуждать о том, что «может быть», а «чего не
может быть никогда». Будем рассуждать о том, что есть.
А есть – человек, способный, плохо ли, хорошо ли, мыслить. И
есть машина, мыслить пока что не умеющая. И есть проблема «Человек – Машина»,
которую можно решать и которая действительно решается нынче на земном шаре
по-разному и в теории, и на практике. Решается, само собой понятно, людьми – с
помощью или без помощи машин. Проблема, которую кибернетическая техника не
только не снимает с повестки дня, но даже ставит еще острее.
Человек, имея дело с машиной, в действительности имеет дело
с другим человеком, с ее создателем и хозяином, и Машина – только посредник
между[31] людьми. Проблема «Человек – Машина», если покопаться в ней чуть
поглубже, оказывается на поверку проблемой отношения Человека к Человеку, или,
как выразился бы философ старой закалки, проблемой отношения Человека к самому
себе, хотя отношения и не прямого, а «опосредствованного» через Машину.
До этой истины люди докопались, однако, не сразу. Вначале им
казалось, что беды и разорение причиняет им именно Машина, и понадобилось ее
разломать, чтобы убедиться, что за ни в чем не повинной машиной прятался
«машинист» – такой же человек, как и они сами, – ее собственник, ее хозяин,
Правда, урок отсюда извлекли далеко не все, и наивное представление о Машине,
как о злодее, сохранялось еще столетия. И даже до сих пор многие люди
проклинают Машину – «Демона Машинерии», – вместо того чтобы разглядеть сквозь
грозный и непроницаемый для невооруженного глаза образ лицо своего подлинного
врага. Так возник миф о Машине-злодее, о Машине-демоне, о Машине – враге
человечества. Миф, который имеет и своих присяжных философов, и своих бардов.
Уже цитированный нами поэт восклицал:
Машина победила человека:
Был нужен раб, чтоб вытирать ей пот,
Чтоб умащать промежности елеем,
Кормить углем и принимать помет.
И стали ей тогда необходимы
Кишащий сгусток мускулов и воль,
Воспитанный в голодной дисциплине,
И жадный хам, продешевивший дух
За радости комфорта и мещанства...
Если бы поэт дожил до наших дней, он, наверное, очень сильно
удивился бы, услыхав, как люди спорят о том, поднимет или не поднимет
Машина[32] грядущего бунт против Человека, сможет она его поработить или не
сможет... Зачем же ей поднимать бунт против Человека, когда она уже
давным-давно превратила его в своего жалкого раба и лакея? Вопрос для поэта
составляла как раз обратная перспектива: сможет или не сможет Человек сбросить
с себя ярмо позорного рабства? Сможет ли он когда-нибудь стать умнее и сильнее
Машины? Или будет деградировать и далее, а Машина – становиться все
совершеннее, эффективнее и оптимальнее, все хитрее и могущественнее?
Что ответил бы кибернетик поэту?
Он, вероятно, стал бы здесь на нашу сторону и стал бы
доказывать, что вовсе не Машина сама по себе превращает одного Человека в Раба,
воспитанного в голодной дисциплине, а другого – в Жадного Хама, продавшего свое
человеческое достоинство за радости комфорта и мещанства; что Раба
эксплуатирует вовсе не Машина, а именно Жадный Хам с помощью машин, что виной
всему – не бездушная и бесчеловечная Машина, а бездушие и бесчеловечность
отношений Человека к Человеку, внутри которых Машина и в самом деле выступает как
орудие выжимания пота и крови из живого человека. Он стал бы доказывать вместе
с нами, что надо не проклинать и ломать Машину, а надо изменить способ
отношений Человека к Человеку, который превращает одного в безмозглого раба при
машине, а другого – в бездушного, хотя и неглупого, жадного хама-лакея, на свой
лад прислуживающего Машине, хотя и думающего, что Машина служит ему...
Тут кибернетик, конечно, был бы прав против поэта. Но он
вынужден был бы тем самым признать, что, если говорить не о туманных перспективах
грядущего, а о том, что есть, поэт нарисовал очень[33] верный и очень страшный
образ, описал совершенно реальное положение вещей, хотя объяснил его в своем
описании превратно... Ведь в науке, называемой «политическая экономия», этот
образ имеет свой точный эквивалент.
«Жадный Хам» называется в ней «владельцем капитала»,
«собственником средств производства», а «раб, воспитанный в голодной
дисциплине», определяется как «владелец рабочей силы», как «наемный рабочий».
Машина и тут и там называется одинаково.
Однако политическая экономия объясняет, а не просто
описывает фактическое положение вещей. Она показывает, какая именно сила
превращает одного человека в раба, а другого – в хама при Машине. Не Машина, не
сила Машины. Сила Рынка, сила стихии купли-продажи, то есть такого способа
отношений человека к человеку, где живую плоть человека можно продавать и
покупать, одалживать и брать в долг как любую другую «вещь» – как кочан
капусты, токарный станок, киловатт электроэнергии или тонну урановой руды. Сила
стихии товарно-денежных отношений, где человек не только может, но и вынужден
продавать самого себя, силу своих рук и своего мозга другому человеку, хотя бы
и на время, а не на всю жизнь, как в далекую пору рабовладения.
Политическая экономия ясно показала, что если Человек
продает себя, свой мозг, свои руки и все остальные органы своего тела за деньги
или за вещи другому человеку, то он неизбежно становится Рабом этих денег и
вещей, а поскольку они принадлежат другому человеку, то – через вещи – лакеем
этого другого человека. А тогда, в итоге, получается уже совершенно логично и
неизбежно та самая картина, которую нарисовал поэт. В обществе, где[34]
господствует частная собственность, Человек становится полным Рабом вещей,
живой труд попадает в подчинение труду «мертвому», «овеществленному» в виде
золотых монет, в виде домов, никелированных холодильников, нейлоновых
подштанников, чугунных колес, медных проводов, германиевых полупроводников,
бешено крутящихся лент конвейеров, недреманных очей телевизоров, – словом, всех
тех мудреных и немудреных устройств, которые только может изобрести
человеческий гений...
И получается, что уже не Человек трудится с помощью Машины,
а, наоборот, Машина работает с помощью Человека. Не Машина служит ему, а он
прислуживает Машине. Не Человек использует Машину, ее силу и мощь, а Машина
использует Человека, потребляя его живую плоть точно так же, как и любое другое
сырье, а энергию его рук, мозга и нервов – точно так же, как она потребляет
электроэнергию или энергию расщепленного атома.
Но ведь Машина-то остается Машиной и даже делается все более
совершенной, эффективной и оптимальной, все более хитроумной и могущественной,
а Человек все больше и больше утрачивает от своих человеческих достоинств,
передавая свои способности, одну за другой, Машине... Над этим постоянно бьется
инженерная мысль.
Машина тем самым все больше и больше превращает Человека в
свое «говорящее орудие», в недостающую деталь своего механизма и заставляет его
– как и все другие детали – работать на полную катушку, на износ, до
изнеможения. И поскольку тысячи и тысячи отдельных машин связаны единством
технологического процесса в одну грандиозную Большую Машину, а Человек
прислуживает лишь отдельному, частному звену Машинерии, постольку он[35]
реально (а вовсе не в фантазии) играет роль «частичной детали частичной
машины».
Иными словами, проблема состоит в том, чтобы Человеку
возвратить утраченную им власть над миром машин, чтобы превратить Человека в
умного и сильного Господина и Хозяина всего созданного им грандиозного,
хитроумного и могучего механизма современного машинного производства, чтобы
Человека сделать умнее и сильнее, чем Машина.
Почему мы пишем здесь Человек и Машина с заглавной буквы? Не
потому, что обозначаем этими терминами некоторые «определения»,
сконструированные нами теоретические образы, отражающие то одинаковое, то
абстрактно-общее, чем характеризуется каждый отдельный человек и каждая
отдельная машина. Нет, Человек здесь – реальное современное человечество, то
есть вся совокупность живых людей в их взаимных отношениях друг к другу, –
совокупность общественных отношений, завязавшихся между ними по поводу
производства. А Машина с большой буквы – опять-таки вся совокупность созданных
цивилизацией машин и механизмов, включая сюда даже и буржуазную государственную
машину.
В этом смысле «сделать Человека умнее и сильнее Машины» –
означает прежде всего разумно реорганизовать все взаимоотношения человека с
человеком, преобразовать общественные отношения между живыми людьми, между
классами, изменить способ отношений Человека к самому себе.
А эта проблема – отнюдь не морально-психологическая, какой
она иногда кажется, тем более – не техническая. Это, как показала политическая
экономия, проблема разделения труда, классовых противоположностей, проблема
распределения между людьми деятельных функций и способностей,[36] необходимых
для того, чтобы Большая Машина современного производства работала ритмично, без
кризисных срывов, без трагических неисправностей, в результате которых она
вдруг начинает производить бедствия вместо благодеяний...
Здесь, и только здесь – в сфере взаимных отношений между
Человеком и Человеком, завязывающихся по поводу и вокруг Машины, – лежит ключ к
решению проблемы, которая на первый взгляд кажется проблемой «Человек – Машина»,
то есть проблемой отношения Человека к чему-то другому (к Машине), а не «к
самому себе», если воспользоваться опять тем же старым философским оборотом
речи.
Но тут мы сразу же сталкиваемся с возражением,
продиктованным со стороны того самого мифического представления, которое кратко
и образно выражено поэтом, – со стороны мифа о Машине-дьяволе. Не надо попусту
пытаться изменить отношения Человека к Человеку, завязавшиеся вокруг Машины, не
надо производить революцию в сфере общественных отношений, в сфере разделения
труда, говорят нам современные буржуазные сторонники этого мифа, это, дескать,
ровно ничего не изменит, и даже попросту невозможно. Почему? Да потому, что
Машина по природе своей такова, так уж она устроена, что люди вынуждены – если
они хотят пустить ее в ход – поделить между собою обязанности по ее
обслуживанию именно так, как они и были некогда поделены. А именно: один
человек вынужден занять при ней место и должность «раба, воспитанного в
голодной дисциплине», а другой – должность «Жадного Хама». Такого «разделения
труда» требует, дескать, техническое устройство Машины. Машина-де требует,
чтобы одни люди стали «управителями», а другие –[37] «управляемыми», требует,
чтобы умственный труд осуществляли одни, а физический – другие. Она тем самым
настоятельно требует, чтобы одни люди весь день и всю жизнь работали «головой»,
а другие – «руками», и чтобы они постоянно тренировали только нужные для этого
органы своей живой индивидуальности, развивали бы их, забыв о прочих органах.
Поэтому, дескать, именно Машина превращает одного человека в
«мыслящий мозг» (руки и ноги которого – необязательный придаток), другого – в
сплошные бицепсы, вовсе и не требующие развитого мозга. Третьего она превращает
в Глазеющий Глаз, четвертого – в Слышащее Ухо, пятого – в Вынюхивающий Нос, и
так далее и тому подобное. И само собою понятно, что Мыслящий Мозг на паучьих
ножках будет исполнять при Машине свои обязанности тем эффективнее и
оптимальнее, чем меньше он будет отвлекаться на другие, вовсе не требующиеся
интересами его узкой специальности, занятия. То же самое обязаны делать и Глаз,
и Ухо, и Нос, и Руки, которым тоже было бы полезно поделить свои обязанности
между Правой и Левой, а затем перейти к еще более дробной специализации по
линии Мизинца и Указательного, и так далее.
Поэтому, полагают сторонники упомянутого мифического
представления, профессиональный кретинизм, связанный с максимальным развитием в
живом человеке лишь одной, узкоспециализированной способности и
соответствующего ей органа тела, – вовсе не беда и не проклятие Машинного Мира,
а Идеал и Добродетель. А тот факт, что все остальные органы живой
индивидуальности, которыми наградила каждого человека Матушка Природа, остаются
недоразвитыми и даже могут вовсе отсохнуть, атрофироваться, сделаться чем-то
вроде аппендикса, – нас[38] волновать не должен. Это – нравится нам или не
нравится – неизбежная плата за эффективность и оптимальность функционирования
Большой Машины... Тот факт, что каждый живой человек рожден с мозгом, с руками,
с глазами, ушами и прочими органами, – просто-напросто показатель неразумной
расточительности Безмозглой Природы, ненаучности конструкции человеческого
организма, так сказать, архитектурное излишество...
И надо признать, что логика такой позиции совершенно
железная, математически-строгая, неумолимая и последовательная. Раз приняты
основная предпосылка и аксиома, то все остальное может спокойно вывести любая
современная Электронно-Вычислительная Машина. Каковы же предпосылка и аксиома
такого мышления?
Представление, согласно которому Машина – Большая Машина,
как совокупность всех существующих и могущих появиться машин и машинок – есть
высшая цель, то есть самоцель истории развития человеческой цивилизации, науки
и техники, теории и практики. А Человек – живой человек, индивидуум – только
средство, только живое говорящее орудие, с помощью которого осуществляется эта
великая всепоглощающая цель. Средство, более или менее пригодное для
осуществления цели, и не более.
В философии такая позиция с некоторых пор получила
наименование – технократическая идеология .
Что же она такое? Результат простого недомыслия? Бездушная
теоретическая конструкция нравственно-неразвитого интеллекта?
Увы, нет. Если бы это было так, то к приведенным
рассуждениям можно было бы относиться с иронией. К сожалению, технократическая
идеология – совершенно точное логически-теоретическое[39] отражение
существующей еще на земном шаре практики, теоретический рефлекс действительной
формы отношений между Человеком и Человеком, той самой формы, которую
человечество либо радикально преобразует, либо, если и не погибнет, то
докатится до гораздо более кошмарных бедствий, чем все те, которые ему уже
довелось испытать, гораздо более страшных, чем все ужасы, изобретенные авторами
фантастических повестей и романов, ибо они будут реальными, а не воображаемыми.
Ведь Освенцим и Хиросима – образы гораздо более страшные, чем любые пугательные
фантазии, предназначенные для чтения в уютной квартире.
Машинное производство, превратившееся в самоцель, ставшее
«производством ради производства», к сожалению, вовсе не фантазия, не жупел,
придуманный хулителями технического прогресса. Это – реальный принцип
организации реального производства материальной жизни людей, называемой в науке
КАПИТАЛИЗМОМ, принцип организации системы отношений Человека к Человеку,
основанный на законах Рынка, на законах купли-продажи, на законе стоимости
, как той высшей меры ценности и любой вещи, и любого человека, с помощью
которой определяется «выгодность» или «невыгодность», «эффективность» или
«неэффективность» всего на свете, будь то Машина, ее продукт или Человек. Для
господствующего класса в этом обществе весь смысл деятельности заключен в
погоне за прибавочной стоимостью. А тогда и на человека приходится смотреть
точно так же, как на банку ваксы, прокатный стан, кочан капусты или барана, –
смотреть с точки зрения ответа на вопрос: «Сколько стоит?», чтобы потом решать,
куда выгоднее вкладывать деньги и усилия, – в живого человека (то есть в его
образование,[40] здоровье, в условия его быта и развития), или же – в железо,
полупроводники, счетно-вычислительные машины, чтобы получить поскорее
максимальный эффект в виде «продукта», то есть в виде вещей, измеряемых
опять-таки в тех же самых единицах, все той же мерой стоимости – деньгами:
долларами, фунтами или лирами.
Политическая экономия доказала, что пока отношения человека
к человеку «опосредствуются» и устанавливаются через «свободный» Рынок, через
игру рыночных цен, до тех пор в мире будет господствовать нелепый принцип
«производства ради производства», а живой человек будет играть незавидную роль
детали этого производства.
И до тех самых пор «наиболее выгодным и оптимальным»
способом использования Человека в процессе Машинного Производства останется его
использование в качестве «частичной детали частичной машины», в качестве
Мыслящего Мозга на паучьих ножках и с паучьими ручками и даже вовсе без них, в
качестве Безмозглой Руки, Подслушивающего Уха, Бегающих Ног и тому подобных
кошмарных образов. Иными словами, до тех самых пор наиболее выгодным и эффективным
способом «использования» Человека в процессе Машинного Производства останется
его использование в виде максимально узкого (и потому максимально
«совершенного» в своем роде) профессионала, в виде пожизненного лакея или в
виде пожизненного математика, в виде чиновника узкоспециализированного
ведомства или в виде логика...
Об этом-то и пытались мы рассказать в нашей сказке. Так что
сказка – совсем не про Машину, будь то кибернетическая, докибернетическая или
сверхкибернетическая. Она – про Человека, хотя Человеку[41] в этом сказочном
мире вовсе места и нет. И все-таки именно он является главным (и даже
единственным) действующим лицом, роль которого исполняют машины, распределившие
между собой отдельные функции и гримасы изображаемого ими персонажа.
Машины, правда, могут про это обстоятельство забыть,
несмотря на их удивительно совершенные запоминающие устройства, могут
вообразить, что они играют самих себя, и только самих себя, и что разыгрывается
вся трагедия Машинного Производства ради самого Машинного Производства. Могут и
среди людей найтись такие, которые впадут в ту же самую машинную иллюзию.
«Человеки», которые вместо того, чтобы на Машину смотреть глазами Человека и
видеть в ней средство и орудие Человеческой Разумной Воли, станут на Человека
взирать с точки зрения интересов Машины, Глазеющими Глазами Машины, и видеть
поэтому в нем не живого человеческого индивида, создателя и творца всего
машинного мира, выпустившего – увы – бразды управления машинным миром из своих
слабых рук, а всего-навсего одну из возможных машин, лишь деталь машинного
мира.
Так что если сказка показалась заслуживающей внимания, если
в этой главе удалось показать, что мораль в басне есть, что кроме лжи сказка
содержит в себе все-таки еще и намек, и что намек относится к весьма серьезным
вещам, то придется пуститься в более продолжительное и, может быть, не такое
веселое плавание по морям и волнам научно-теоретической терминологии.
И поскольку басня наша, в отличие от большинства басен,
имеет в виду не отдельные бросающиеся в глаза недостатки, а представляет собой
попытку разобраться в проблеме принципиальных[42] недостатков и достоинств
Человека с большой буквы и Машины с большой буквы, постольку, в отличие от
обычных басен, где мораль прекрасно умещается в одну строчку, в один афоризм,
мораль окажется здесь – увы – гораздо длиннее текста самой басни. Соблюсти
законы жанра тут не удастся.[43]
Э.В. Ильенков
____________________
_________________________________
_________________________________
Комментариев нет:
Отправить комментарий